Символы распада - Страница 91

— Может, ты мне что-то объяснишь? — спросила она.

— Не сейчас. — Он вернулся в кабинет. Нашел чистый лист бумага, взял ручку и, подумав немного, написал сверху: «Президенту Российской Федерации».

— Что ты делаешь? — спросила жена, вошедшая в кабинет вслед за ним.

— Это мое прошение об отставке, — честно сказал он, глядя ей в глаза.

— Странный ты у меня, — вдруг сказала жена, — совестливый больно. Таких сейчас уже нет.

— Это плохо? — Он почувствовал, как у него дрожит рука. Она подошла ближе, дотронулась до его плеча.

— Ты ведь знаешь, Витя, что бы ты ни сделал, я всегда рядом с тобой буду. Поступай, как считаешь верным. Я всегда тебе верила и гордилась тобой.

Когда жена говорит подобные слова после стольких десятилетий совместной жизни, это высшее признание для любого мужчины. Это награда, равной которой не может быть. Он почувствовал, как на глаза навернулись слезы. Взял ее руку, прижался к ней лицом.

— Я, оказывается, иногда делал бесчестные поступки, сам того не зная, — прошептал он.

— Нет, — возразила она, целуя его в лоб, — ты у меня всегда был честным и порядочным. Думаешь, мы ничего не видим и ничего не знаем? И дети все видят, и я не слепая. Ты у нас молодец, Виктор.

— Я в понедельник подам заявление об отставке, — честно признался он жене.

— Ну и правильно, — вздохнула она, — чего тебе с ними сидеть? Все здоровее будешь. И домой вовремя будешь приходить.

— Мне нужно еще зайти к Лаврову, — задумчиво сказал он. Это был прежний помощник Президента, уволенный, чтобы освободить место для Манюкова.

— И к нему зайдешь. — Она вздохнула и пошла к дверям. Уже выходя из кабинета, она обернулась и снова посмотрела на мужа. Он писал заявление, и на его лице читалась столь несвойственная его мягкому характеру решимость.

Москва. 16 августа

Они услышали внизу осторожный шорох, потом дверь открылась. Машков предусмотрительно оставил на дверях листок бумаги, словно дача по-прежнему была опечатана. Они услышали, как кто-то тихонько вошел в дом. Полковник хотел вскочить, но Дронго покачал головой. В таких случаях не следовало торопиться.

Было очень рано, солнце лишь чуть-чуть показалось из-за горизонта. Шаги послышались на лестнице. Они ждали. Машков на всякий случай достал оружие. Кто-то подошел к кабинету, потом направился к спальне, постоял немного перед дверью, словно решая, куда войти, и двинулся дальше. Вскоре заскрипели ступеньки лестницы, ведущей на второй этаж. Дронго удовлетворенно кивнул. Теперь не было никаких сомнений, что это женщина. Шаги были легкие, женские.

Женщина пробыла наверху достаточно долго. Затем снова раздались ее шаги. Очевидно, она спускалась вниз. Дронго стиснул руку Машкова.

— Пора, — шепнул он, и они вскочили и неслышно прокрались к дверям.

Женщина успела уже сделать несколько шагов вниз по лестнице, спускаясь на второй этаж, когда они шагнули в коридор и Машков включил свет. Перед ними стояла потрясенная Мария Суровцева. В руках у нее был большой пакет, набитый деньгами.

— Вы слишком торопитесь, — сказал Дронго.

— Нет, — потрясенно сказала она, — не может быть.

Машков поманил ее рукой.

— Спускайтесь, Суровцева, — предложил он, — и без глупостей. На этот раз вам далеко не убежать.

Она оглянулась. Потом поняла, что бежать действительно некуда. И незачем, раз она не сможет унести с собой этот пластиковый пакет. Она начала спускаться вниз.

— Вернулись забрать оставшиеся восемьсот тысяч долларов? — вдруг спросил Дронго. Она вздрогнула.

— Откуда вы знаете, сколько там было денег? Вам Сергей сказал?

— Нет. Просто я видел «дипломат», который вы успели швырнуть на стол. Обычно в таких чемоданчиках хранят ровно миллион долларов для ровного счета. И я подумал, что Хорьков, наверно, хранил в нем именно такую сумму в наличных, когда вы отобрали у него чемодан и перепрятали деньги, за что он вас и избил.

Суровцева пораженно слушала, не в силах что-либо возразить. Машков поднялся к ней, бережно взял из ее рук пакет.

— Вот и все, — сказал он, — идемте за мной.

— Подождите, — остановил его Дронго. — С кем вы приехали? — спросил он у женщины.

Она была, как всегда, красива, но на ее лице не было прежней уверенности. Под глазом горел огромный синяк, нижняя губа распухла, она напоминала сейчас нелепо сделанную куклу, и это более всего лишало ее уверенности. Ничто так не действует на красивую женщину, как внезапная потеря собственной красоты. Она привыкла гордиться своим лицом, привыкла к поклонению и вдруг увидела иронические улыбки стоявших напротив нее мужчин. И хотя они были вызваны скорее ее попыткой забрать деньги, чем ее внешностью, тем не менее ей казалось, что она потеряла часть своего очарования, получив «в подарок» от Хорькова подобную физиономию.

— Я приехала с Валерой, — призналась она, — он ни в чем не виноват. И ничего не знает. Просто он и раньше был в меня влюблен. Я ему позвонила, и он привез меня сюда.

— Что вы ему сказали про ваше лицо?

— Это не ваше дело. Он меня привез, и все.

— Я же все равно спрошу у него. Лучше скажите вы сами, — предложил Дронго.

— Намекнула, что избил пьяный муж. — Она облизнула распухшую губу. — А что мне еще можно было ему сказать?

— Ваш муж уже третий месяц в могиле, — покачал головой Дронго, — и по вашей вине, между прочим. Вы меня поражаете, Суровцева. Вы прямо какой-то лживый демон.

Она пожала плечами и отвернулась. Они вышли из дома, закрыли дверь, прошли до ворот дачи. Там рядом с приехавшими «Жигулями» уже стояла «Волга» оперативников, которые проверяли документы приехавшего.