Символы распада - Страница 92

— Вы Валера? — спросил Дронго у водителя «Жигулей».

— Да, — удивился тот, поворачиваясь к нему. У него были курчавые волосы, большие очки и курносый нос.

— Откуда вы знаете эту женщину?

— Мы с ней в школе вместе учились, — сказал Валера. — А почему вы нас задерживаете?

— Мария Суровцева обвиняется в нескольких убийствах, в организации хищений на государственных предприятиях, — пояснил полковник Машков. И, чуть подумав, добавил: — И в убийстве собственного мужа.

— Мужа? — изумился Валера, поворачиваясь к ней. — Как же так? Ты же сказала…

Она пожала плечами и молча уселась на заднее сиденье «Волги».

— Она его убила, — прошептал Валера и обернулся к Машкову. — Вы же видите, что он сделал с ней?

— Молодой человек, — печально ответил полковник, — муж этой особы погиб два месяца назад, когда нанятый ею мужчина прострелил колесо его автомобиля, за рулем которого он находился.

— Два месяца… — растерянно переспросил Валера, — два месяца? — Он посмотрел на «Волгу», где сидела Суровцева.

— Вам придется поехать с нами, — предложил Машков. — Один из моих сотрудников сядет к вам в машину.

— Хорошо, — кивнул молодой человек. — Два месяца… — почти простонал он.

— А она вам сказала, что это он ее избил? — спросил Дронго.

— Да. Но тогда кто же… Кто ее так избил?

— Это долгая история, Валера. Садитесь в машину, — предложил Машков и, обращаясь к Дронго, показал на «Волгу». — Наш сотрудник поведет первую машину, а другой сядет к этому парню. Значит, нам придется сидеть вместе с этой стервочкой.

— Ничего страшного, — усмехнулся Дронго. — Надеюсь, она не будет царапаться или кусаться.

Через пять минут они выехали. На заднем сиденье «Волги» разместились Дронго и полковник. Между ними Суровцева. Они выехали на трассу.

— Сигареты у кого-нибудь есть? — спросила женщина, обращаясь к Дронго.

— Курить вредно, — сказал он, — особенно с вашими данными.

— Это вы меня вычислили? — спросила она. У нее были красивые ноги, когда она села в машину, юбка поднялась, обнажив ее гладкие колени. Дронго был довольно грузным человеком, и они оказались гораздо ближе, чем он рассчитывал.

— Не вычислил, а предположил, что вы придете именно сюда, — сказал он, пытаясь отодвинуться.

— Так я и думала. — Она прижала теснее свою ногу к его и проникновенно заметила: — У вас умные глаза. Не то что у этих дурачков, которые меня в больницу повезли. Как только вы вошли тогда в кабинет, я сразу обратила внимание, какие у вас глаза. Вот вы и смогли все разглядеть.

— Я не думал, что вы захотите сбежать.

— Я не убегала, я вернулась за деньгами. А потом сама бы пришла к вам с ними и с повинной.

— Это к ним, а не ко мне, — показал Дронго на Машкова. — Однако вы еще и потрясающая лгунья. Я должен сказать, что впервые в жизни встречаю женщину, которую можно охарактеризовать как абсолютное зло.

— А вы в таком случае абсолютное добро, да? Это вы-то, кагэбэшники?

— Нет. Я вообще не имею к ним отношения. Я эксперт по расследованиям.

— В Чогунаше тоже ваша работа?

— Немного. Но там работала большая комиссия.

— Знаю я эти комиссии. Они бы без вас ничего не нашли. И теперь не найдут, — уверенно сказала она.

— Что вы хотите этим сказать?

— Ничего. — Она попыталась сжать губы, но это не очень получалось. И тогда она повернулась к Дронго и четко, по слогам произнесла: — Ни-че-го.

— Можете ничего не говорить, — заметил полковник Машков, — ваш напарник согласился нам во всем признаться.

— Сережа Хорьков? — удивилась женщина. — Вот подленький тип. Меня избивал, а сам сразу лапки кверху. И что вы ему пообещали?

— Полное помилование, — серьезно ответил Машков. — Но это не я обещал. Это наш директор должен был переговорить с Генеральным прокурором страны. Как только согласие прокурора получат, так его сразу и отпустят. Конечно, в том случае, если он нам укажет, где находится второй заряд. Но он клялся, что расскажет все.

— Он расскажет, — зло сказала Суровцева, — он все расскажет. — А про деньги свои на Багамах он тоже расскажет? Он там в банке полмиллиона держит, про это тоже расскажет? — зло спросила она, отодвигая ногу от ноги Дронго.

— Он нам много чего расскажет, — строго заметил Машков.

— Не верьте вы ему, не верьте ни единому его слову, — она начала нервничать. — Значит, он на свободе гулять будет, а меня посадят?

— Обязательно посадят, — поддержал игру Дронго. — На вас ведь столько всего висит. В том числе и убийство собственного мужа.

— Да вы что? — разозлилась она. — С ума посходили. Он же убийца, преступник, рецидивист. Как вы можете даже подумать, что нужно отпустить Хорькова. Меня спросите, я вам все расскажу. Все, все. Зачем же меня в тюрьму отправлять? У меня ребенок маленький.

— Вы и так давно не видели своего ребенка, — презрительно сказал Машков. — Вы же сидели в Хельсинки с Хорьковым, ждали, когда оба ящика с грузом туда привезут и переведут вам деньги.

— Это он вам уже успел рассказать? — Она сильно нервничала. Изуродованное лицо, равнодушный к ее прикосновениям Дронго, помилованный Хорьков, отнятые деньги, все это именно в таком порядке и сводило ее с ума. — Я вам все расскажу… — Теперь Суровцева чуть не плакала. Она повернулась к Дронго, решив, что он главный. — Вы ведь можете и меня помиловать. Я все расскажу.

— Где заряд? — спросил Машков.

— Он… — Она уже хотела ответить, но вдруг метнула подозрительный взгляд на Машкова и отрезала: — Ничего я вам рассказывать не стану. Сначала я должна Хорькова увидеть. Может, вы мне все врете.